Гелий Рябов - Приведен в исполнение... [Повести]
Бенжамен сидел на стародавней скамейке и шаркал ножкой по песчаной дорожке — это выражало крайнюю степень нетерпения. Он вгляделся в приближающегося Грибцова и, хищно шевеля длинным носом, произнес тихо и очень таинственно:
— Почему вас называют «оператором»? Ведь я тогда должен называться «оперируемым»?
— В самом деле… — задумчиво произнес Грибцов. — Мне не приходило в голову?.. Мало ли что они там придумают, мой друг… Итак?
— Я разговаривал с Крисом…
«Крис» был операционный псевдоним министра финансов, в Центре вбили себе в голову, что разведке не хватает министра финансов. Кто владеет сведениями о подушной подати, окладах жалованья чиновников министерства обороны и финансировании оборонных заказов — тот владеет всем.
— И… что? — напрягся Грибцов.
— Он… нумизмат… — помедлив, сказал Бенжамен.
— Ну? Ну? — Грибцов даже привстал. Слово «нумизмат» имело для него достаточно туманный смысл.
Бенжамен понял:
— Монеты, — сказал он очень тихо. — Старинные монеты, коллекция…
— Разве эта дрянь чего-нибудь стоит? — удивился Грибцов. — Когда я был пацаном — там, в России, мы играли в «пристеночек», иногда попадались медяшки с царским орлом. Ну, и что?
— Речь идет об особых монетах, — таинственно улыбнулся агент. — О древних монетах идет речь. Которыми пользовались до нашей эры.
— Где? Пользовались? — глупо спросил Грибцов.
— Вопрос по существу, — Бенжамен повел головой, проверяясь, и завертел кончиком носа, словно мышь. — В античном Причерноморье.
— В Крыму, что ли?
— Верно. Эти монеты редки, но дело не в этом.
— Послушай… — застонал Грибцов. — Ну, что ты мне морочишь… — он забыл, как произносится на языке слово «яйца» и заменил его словом «голова». — Голову? — вышло слабо.
— Я не морочу! — возмутился Бенжамен. — Что вы! Я просто знаю, что ни в одном музее мира нет этих монет… Как бы это сказать по-русски: скопом, вот! Вы поняли?
— Как это, в музее — и нет? — удивился Грибцов. — В нашем Эрмитаже все есть! Факт!
— И в Эрмитаже нет! — торжествующе произнес Бенжамен. — Теперь представьте себе: вы собрали девяносто девять монет. А сотой у вас нет.
— Ну и наплевать.
— Не «наплевать», мой друг. Нет. Любой ценой найти, обрести, приобрести!
— Любой ценой… — тупо повторил Грибцов. — Любой ценой… — Что-то давно забытое всплыло в памяти — когда-то в университете он изучал не то латынь, не то испанский… — Тодо модо! — крикнул он. — Тодо модо!
— Верно, — кивнул Бенжамен. — Теперь делайте выводы.
Выводы Грибцов сделал в тот же вечер. По каналам связи в Москву, в разведцентр ушла шифровка: «Возможность вербовки упомянутого ранее „Криса“ реальна. Обладает выраженной психологической установкой на обладание комплектом монет античного Причерноморья — север-юг, восток-запад. Прошу санкционировать предварительную работу по вербовке, и сообщите, сможете ли изыскать сохранный и качественный комплект этих монет».
Шифровка была доложена начальнику управления. Это был юркий генерал из комсомольских работников — пронырливый, блудливый, но сдержанно-важный — при руководстве и подчиненных. Он владел английским и французским на самом примитивном уровне и поэтому считался весьма образованным человеком. «Монеты… — подумал генерал. — Как же… Кругленькие такие, с неровными краями. Древние».
Он вызвал сотрудника и поручил проверить по компьютеру фонды материальных ценностей для вербовки особо важных агентов и потенциальные возможности. Ответ был получен через минуту: есть золото, платина, бриллианты. Есть наркотики и самые умело-изощренные дамы, а также и «голубые». Есть просто серьезные деньги в любой валюте. Есть мальчики и девочки нежного и весьма нежного возраста. А вот древних монет с неровными краями — нет.
Генерал доложил начальнику разведки. Начальник — человек в летах, очках, с вкрадчивым голосом и странной манерой к месту и не к месту поминать «родную партию» и «лично» очередного вождя — выслушал доклад суетящегося подчиненного молча и сурово.
— Материала, значит, у вас нет… — Пожевал губами — иссохшими и обветренными. — Что вы предлагаете?
— Может быть, вы позвоните Алексею Петровичу? — с надеждой спросил генерал. Алексей Петрович руководил контрразведкой.
— По-дружески? — без улыбки спросил начальник.
— А как же? — широко улыбнулся генерал.
— Вы свободны. — Начальник разведки снял трубку телефона. По такому телефону можно было разговаривать, не опасаясь, что ЦРУ, например, сможет прослушать разговор.
Выяснилось, что в поле зрения контрразведки никогда не попадали ни монеты античного Причерноморья, ни дела, с этими монетами связанные. Получался вполне дохлый номер…
— Я советую обратиться в «Третье»… — посоветовал Алексей Петрович. — Они надзирают за МВД…
— И что же?
— В МВД есть служба БХСС. Они шерстят коллекционеров, а у этой жлобской сволочи чего только нет… Эрмитажу не снилось!
— В Эрмитаже нет комплекта этих монет.
— Плохо работают. Интеллигенция…
Через неделю начальник Третьего управления доложил, что в службе БХСС только что «реализовали» дело евреев-коллекционеров. Нашли уникальный фарфор, картины, золото, оружие XVIII века и многое другое, но вот античных монет… Правда — взяли одного, который специализировался на русских старинных монетах.
— Переговорите с этим жи… жителем Союза, — властно «посоветовал» начальник разведки. — Возможно, он кого-нибудь или что-нибудь подскажет. И он, и вообще милиция — все должны работать «втемную». Суть дела знаем только мы с вами…
Гордый таким доверием, начальник военной контрразведки («Третьего») положил трубку, обещав максимальное содействие.
Но еврейский собиратель уперся. Да, он знает других собирателей. Да, все они трехнулись на монетном деле. Да, он даже готов подтвердить, что все они лютые спекулянты и давно должны «сидеть». Но античные монеты… Нонсенс!
— Я даю вам еще день, — ледяным тоном произнес шеф разведки.
И дело было сделано: в комитете ветеранов МВД нашелся трясущийся полковник внутренней службы (у него все тряслось от старости — и руки, и голова, и сердце) — этот полковник вспомнил, что лет сорок назад он лично дружил с одним офицером конвойных войск, который собирал не то греческие, не то армянские монеты. «Правда, давно это было, — тряхнул полковник седым коком. — Умер уже, поди. А и то: давно это было…».
Бывший офицер был установлен через два дня. Он жил в «ветеранском» доме МВД, многоэтажном, «сталинской» еще постройки, переполненном уже не столько самими ветеранами, сколько их наследниками, не имеющими к МВД никакого отношения.
Техническая служба определила тип замка, изготовила ключи. Домоседа-пенсионера — он жил в большой трехкомнатной квартире с внучкой, двадцатилетней студенткой филологического факультета пединститута — выманили из дома с помощью все того же Совета ветеранов МВД. Старички и здесь сработали «втемную» — не зная, кого именно обслуживают и с какой целью. Ничтоже сумняшеся они вызвали своего бывшего товарища на очередное заседание Совета и два часа песочили за утрату общественных и служебных идеалов. Внучку пригласили в комитет комсомола института — там тоже просто выполняли данное поручение — и долго выпытывали, что именно ощущала девушка на недавней практике в пятом классе школы: было известно, что на ее уроках русского языка стояла мертвая тишина. Почему? — вот в чем был вопрос. Ведь в остальных классах вопили, дрались, бегали по столам и визжали дикими голосами. «Я им сказала с порога, — объяснила девушка: — Если кто пикнет — убью!»
— Непедагогично, но — действенно! — резюмировал комитет.
Сотрудники вошли в квартиру легко и непринужденно: соседи ничего не заметили. В кабинете ветерана стоял специальный шкафчик с планшетами, их было ровно 99 и на каждом лежало ровно сто золотых и серебряных монет, Античное Причерноморье — действительно, север-юг, восток-запад — располагалось на двух отдельных планшетах под плексигласовым покрытием.
— Мать его… — вздохнул старший опергруппы. — Он сидит на миллионах…
— Подымай выше, — покачал головой второй. — Здесь миллионы не в наших вонючих рублях. В доларях, вникай…
— В чем компот? — ярился первый. — Взять, что надо — и привет теще! Не понимаю руководство.
— А не надо «понимать». Доложим, там решат. Уходим… — и, заметив недоуменный и огорченный взгляд молодого сотрудника — того взяли с оборонного предприятия всего как месяц, добавил: — Дурья твоя башка! Ну — изымем. Ну — дед вскипит. Милиция, то, се… Прокуратура, опять же… Местком, партком… Это только товарищ Дзержинский бошки двумя пальцами отрывал, а у нас — соцзаконность, — последнее слово он произнес с одесским акцентом. — Не кажилься. Сделают, как партийная совесть велит…
